Биография Петра Ильича Чайковского до сих пор полна загадок. Одну из этих тайн композитор разделил со своим братом. Она касалась рождения мальчика по имени Жорж, которому Чайковский завещал большую часть своего имущества.
Эта история началась с племянницы Петра Ильича Чайковского, дочери его сестры Александры, Татьяны Львовны Давыдовой 1861 года рождения. Будучи молодой, а главное незамужней девушкой, Татьяна влюбилась в пианиста Станислава Михайловича Блуменфельда, который был старше ее на 11 лет. Их связи способствовал тот факт, что Блуменфельд был учителем музыки в семье Давыдовых. Этот роман закончился беременностью Давыдовой. Внебрачные отношения, а уж тем более внебрачные дети в то время приравнивались к позору, поэтому беременность решено было скрыть. В эту тайну были посвящены лишь известный композитор и его брат Модест. Даже родители Татьяны ни о чем не догадывались.
Татьяну Давыдову, находившуюся в положении, Чайковские отправили за границу, в столицу Франции под предлогом лечения от наркотической зависимости. Петр Ильич писал своей финансовой покровительнице Надежде фон Мекк, называя Давыдову «своим больным местом»: «...мы не только можем, но должны пожертвовать своим спокойствием ради того, чтобы попытаться спасти Таню, и не только ее, но и ее родителей, которые так любят ее, что смерть или сумасшествие и их убьют». Чайковский ни словом не обмолвился фон Мекк о беременности племянницы, но упоминал о том, что собирается повидать специалиста по части душевных болезней, происходящих от пристрастия к наркотическим веществам.
26 апреля 1883 года Татьяна Давыдова благополучно разрешилась от бремени в Париже. Новорожденного, которого назвали Жоржем-Леоном, оставили на воспитание французам Оклерам. Давыдова уехала обратно на родину. Однако женщине было отмерено немного. 4 года спустя, как указано в издании Василия Яковлева «Чайковский на Московской сцене» (Искусство, 1940 год), любимая племянница Петра Чайковского внезапно скончалась на маскараде в зале Дворянского собрания в Петербурге. Петр Ильич писал Мекк: «...мне, в сущности, часто приходило в голову, что для этой несчастной самый лучший и желанный исход был смерть, — но тем не менее я был глубоко потрясен известием». «Болезнь сердца погубила ее» — добавлял композитор.
Чайковский чувствовал свою ответственность за судьбу ребенка, поэтому все эти годы справлялся о нем. Композитор собирался усыновить Жоржа, однако стал лишь восприемником мальчика, который был перевезен в Россию и крещен под именем Георгий. Судя по всему, Чайковский пришел к выводу, что не в состоянии самостоятельно воспитать ребенка. Поэтому приемными родителями стали другой брат композитора, Николай Ильич, и его супруга Ольга Денисьева, не имевшие собственных детей. Впоследствии Жорж-Леон или Георгий Николаевич Чайковский стал инженером. Он жил за границей и в России, но в 1920-хгодах окончательно обосновался в Югославии, где и умер в 1940 году.
Петр Ильич Чайковский ушел из жизни почти за полвека до кончины своего крестника. До конца своих дней композитор беспокоился о судьбе ребенка. В июле 1890 года в письме к брату Анатолию, текст которого приведен в сборнике «Неизвестный Чайковский. Последние годы» (Эксмо, 2017 год), Петр Ильич отмечал: «Начну с этого года хотя бы понемножку откладывать, во-первых, чтобы что-нибудь оставить по смерти Жоржу». В своем завещании Чайковский действительно отписал Георгию все свое имущество и недвижимость, «буде таковые окажутся», а также пожизненную пенсию 1200 рублей в год. Впрочем, никаких капиталов у Чайковского не осталось.
Однако такая забота о ребенке (Петр Чайковский умер, когда Жоржу едва исполнилось 10 лет) породила множество слухов. К примеру, среди Давыдовых была распространена версия о том, что Жорж на самом деле был биологическим сыном Чайковского. Действительно, композитор привязался к ребенку буквально со дня его появления на свет. «Мясистый, мускулистый (как ребенок с картины Рубенса), живой, сильный, тяжелый до того, что едва держать можно, — ну словом хоть на выставку» — говорил Чайковский о новорожденном. Мало того, Петр Ильич писал брату Анатолию: «...умилялся от мысли, что он (ребенок) мой». Впрочем, вероятность отцовства Чайковского, скорее всего, была равна нулю. А предположение Давыдовых – всего лишь домысел.
