Семья Менсона
В начале августа 1969 года служанка Уинифрид Чапман около восьми утра пришла на работу в дом номер 10050 по Сьелоу-драйв. Подобрав утреннюю газету, она открыла калитку. Войдя в дом, подняла телефонную трубку. Телефон молчал. Дверь в сад была приоткрыта. Горничная подошла, чтобы ее закрыть, но застыла на месте. На двери кровью было написано слово «свинья». Уинифрид выбежала в сад и увидела на траве два трупа. Это были мужчина и женщина в окровавленной ночной рубашке с изрезанными руками и ногами. Бросившись назад в дом, горничная обнаружила в гостиной труп хозяйки, которая была на девятом месяце беременности. Она лежала возле камина и была изрезана буквально с головы до ног. Ее шею обвивала веревочная петля. Другой конец веревки, переброшенный через потолочную балку, стягивал шею четвертой жертвы — искромсанного ножом мужчины. Пятый труп сидел на переднем сиденье автомобиля, припаркованного на лужайке перед домом.
Заголовок «Ритуальные убийства» в утренних газетах ошарашил обитателей Беверли-Хиллз. Чарлз Менсон и его «семья» стали первыми ласточками нового сектантского кошмара.
Менсон родился в 1934 году в Цинциннати. Мальчишке не было и пяти лет, когда его мать посадили в тюрьму за ограбление автозаправочной станции. Ребенка взяла на воспитание набожная тетка. После исправительной школы он оказался в благотворительном заведении отца Фланагана в штате Небраска. Там он сразу опроверг главный воспитательный принцип «Плохих мальчиков не бывает», угнав машину и совершив два вооруженных ограбления. Тюремные психиатры заинтересовались абсолютно неграмотным молодым человеком, в личной характеристике которого значилось: «поведение нестабильное, антисоциальное, личность криминально искушенная». И все же Чарли хотели освободить досрочно, но он воткнул нож в задний проход мальчику-сокамернику. После чего его направили в исправительное учреждение более строгого режима.
Вскоре он увлекся психологическим мотивационным тренингом Дейла Карнеги, основанном на сеансах по «развитию разума», а затем игрой на гитаре. Освободившись, Чарли с гитарой и тридцатью пятью долларами в кармане приехал в Сан-Франциско, чтобы стать рок-музыкантом. Там он познакомился с застенчивой двадцатитрехлетней девушкой Мэри Бруннер и поселился у нее в густонаселенном Хайте. Вскоре он начал приводить в этот дом бездомных девушек-беглянок и парней с улицы. Именно из них составилось ядро будущей «семьи». Всем новообращенным обещали хороший секс, наркотики и настоящий рок-н-ролл. Тогда же машина музыкальной индустрии принялась раскручивать образ хиппи. Был брошен клич: «Все в Сан-Франциско, где любовь и цветы!»
Помимо хиппи, в Хайт, отрастив длинные волосы, дабы соответствовать расхожему представлению об Иисусе Христе, начали съезжаться матерые преступники. Да и Менсон, нагнетая в тесном кругу «семьи» атмосферу изоляции от мира, стал добавлять к своим грубо сработанным идеям элементы религиозного фанатизма. Еще в тюрьме он познакомился с любимой книгой всех шизофреников — Апокалипсисом — и заявил, что ему было откровение, суть которого сводится к тому, что именно он, Чарлз Менсон, возьмет в руки разящий божий меч и очень многих приведет к спасению.
На своем «духовном» пути Менсон какое-то время был дружен с сайентологами. Но до посвящения дело так и не дошло. Гораздо ближе оказалась ему секта под названием «Процесс» — группа сатанистов, основанная в Англии Робертом Муром. Эти сектанты в черных капюшонах проповедовали образ жизни, представлявший собой мелодраму сатанинских ритуалов, приправленную наркотиками. Менсон позаимствовал у них утверждение, что Христос и Сатана перед самым концом света объединились в священный союз. Из этого он сделал вывод, что задача Сатаны в Армагеддоне — убивать врагов Христа. Так Менсон стал мстителем и начал призывать к массовому насилию. Первыми должны были быть уничтожены негры. Именно чернокожих он и пытался подставить, свалив на них все жестокие убийства, совершенные его сектой. Война белой и черной Америк, по мнению Менсона,обязана была завершиться ядерной катастрофой. А когда радиоактивная пыль уляжется, Чарли намеревался выйти из укрытия в пустыни и принять на себя командование сложившимся новым порядком.
До сего дня не известно точно, сколько людей убил Менсон и его «семья». Сам же он взял на себя ответственность за смерть тридцати пяти человек и отбывал пожизненное заключение в одной из американских тюрем.
«Отец»
Набожная мать Джима Джонса называла сына Джимбой, утверждая, что на ее ребенке почиет Дух Божий. «Мой мальчик станет знаменитым проповедником», — без устали повторяла женщина. Это было связано с тем, что все мальчишки в штате Индиана играли в полицейских и воров, а маленький Джим изображал проповедника. Мать сшила ему для игр полное священническое облачение. И к двенадцати годам он стал местной знаменитостью. Сотни слушателей, которых он потом «крестил» в ручье, платили ему за это хорошие деньги, и ребенок богател на глазах.
В 1957 году, удачно продав в розницу большую партию обезьян по двадцать девять долларов за штуку, Джим снял складское помещение в районе Индианаполиса и повесил над ним вывеску «Народный храм». И уже затем основал свою собственную религию. Будучи расистом, Джим ратовал за права негров, ибо это на исходе пятидесятых годов было выгодно в финансовом отношении. Извлечь выгоду он умел всегда и делал это виртуозно, открыто прибегая к банальным рекламным приемам, чтобы создать себе хорошую репутацию и добиться щедрых пожертвований. Со временем «Храм» стал чуть ли не самой богатой общиной в округе. Наряду с обычными сборами пожертвований проводились подписные кампании, когда члены общины передавали на нужды церкви свой заработок или пособие, а то и карточки социального страхования. Некоторые переписывали недвижимость и ценные бумаги прямо на имя Джонса. В 1961 году Джонса назначили председателем городской комиссии по гражданским правам.
Оставаясь проповедником, Джонс продолжал «исцелять верой». Специально нанятые люди разыгрывали роль калек, а потом, якобы исцеленные Джонсом, отбрасывали прочь костыли или выпрыгивали из инвалидных колясок. На Джонса также работали тайные осведомители, фиксируя все то, о чем говорят прихожане. Рекламные объявления сообщали, что преподобный Джонс излечивает от рака, артрита и сердечно-сосудистых заболеваний. Поговаривали и о сексуальной мощи модного проповедника. Сам он, будучи бисексуалом, говорил, что даже после перемены нескольких партнеров испытывал потребность мастурбировать и делал это не менее десяти раз в день. А в промежутках громогласно клеймил со своей кафедры сексуальную распущенность современной молодежи.
Под влияние Джонса попадали молодые люди, имеющие доступ к родительским деньгам. Как все сектанты, он делал ставку на юношеский идеализм. Новообращенные валили буквально валом, шли гуртом. И оказывались внутри мощной организации, где не было места случайностям, где все человеческие чувства, мысли, действия подлежали строгому контролю. С отекшим от пьянства и наркотиков лицом Джим держал в одной руке микрофон, в другой Библию. В конце каждой недели в обязательном порядке проводились сеансы «очищения». На этих собраниях прихожан-смутьянов били палками. А они должны были кричать: «Спасибо, Отец!»
Привыкший изобретать все новые пути в собственном богословии, Джонс выдвинул новую теорию — «перемещение», по которой всем членам его церкви суждено одновременно принять смерть и перенестись на другую планету, где они со своим пастырем станут вкушать вечное блаженство. Тогда же Джонс приказал своим прихожанам называть себя не иначе как «Отец».
В августе 1977 года в журнале «Нью уэст» был напечатан разоблачительный материал, где Джонса обвиняли в мошенничестве, растлении малолетних, оскорблении словом и действием, а также в преступном вымогательстве. Следом Джонс развернул кампанию по сбору средств для создания социалистической коммуны. Местом для нее была выбрана бывшая британская колония Гайана, расположенная на атлантическом побережье Южной Америки. Правительство Гайаны, представленное в основном чернокожими марксистами, согласилось принять Джонса и его «Храм», сдав на льготных условиях в аренду 3800 акров земли в непроходимых джунглях у венесуэльской границы. До ближайшего населенного пункта — города Джорджтауна — было сто пятьдесят миль.
К концу года, когда обличения, начатые журналом «Нью уэст», стали обрастать все более зловещими подробностями, община благополучно переместилась из Сан-Франциско в Гайану. Вскоре «Народный храм» в Гайане стал автономной диктатурой, имеющей собственную полицию, суд, тюрьму, школу, систему здравоохранения и самообороны. Провинившихся жестоко наказывали. Женщин избивали, принуждая оказывать экзекуторам сексуальные услуги на виду у всего лагеря. Детей били, окунали головой в воду, подносили к лицу живых змей, и на все это они обязаны были отвечать: «Спасибо, Отец!» Недовольных помещали в сараи «длительного лечения» со строгим медицинским наблюдением, где они вынуждены были принимать психотропные препараты. Зато редких гостей угощали вкусным обедом, за которым следовали церковные песнопения и выступления детского ансамбля.
Но тех, кто с тревогой следил за развитием событий в «социалистической утопии», становилось все больше. Одним из них стал член Конгресса США от округа Сан-Матео демократ Лео Райан. Он выехал в Гайану в сопровождении восьми журналистов из «Вашингтон пост», «Эн-би-си ньюс» и «Сан-Франциско кроникл». Все они были зверски убиты по приказу Джонса. В этой бойне погиб и полномочный представитель правительства Гайаны. После чего врач колонии Ларри Шахт, приняв новую партию медикаментов, заказанных Джонсом, начал готовить яд. Это был жидкий цианид. Шло приготовление к акции «Белая ночь». Еще через час в лагере взвыли сирены. Всем колонистам было приказано надеть лучшую одежду. И они начали выходить из бараков, выстраиваясь в ряды. Джонс занял свое место «на алтаре». Рядом с ним стоял магнитофон. Он хотел записать свою последнюю проповедь для будущих поколений.
Когда вся община собралась вокруг Джонса, он начал. Чем дольше говорил, тем его речь становилась невнятней, непонятней.
— Наш путь завершен, — произнес Джонс. — И я хочу, чтобы дети мои были первыми. Возьмите сначала младенцев.
Он держал палец на клавише магнитофона, то включая его, то выключая, когда явно начинал заговариваться, находясь под действием наркотика.
— Несмотря на все мои старания защитить вас, — продолжал он, — нашлась горстка людей, которые своей ложью сделали нашу жизнь невозможной. Их предательство — это преступление века!
Прием сработал. Кто-то в толпе зашелся в «религиозном» экстазе. Другие приплясывали вокруг трона. Многие пели самодельные псалмы.
Джонс еще долго говорил о том, как тяжко пришлось ему из-за чужого предательства, какое давление на него оказывали и как он всему этому сопротивлялся... Потом он приказал всем выпить яд:
— Пусть каждый возьмет свою чашу, как это делали древние греки, и тихо отойдет.
Другой человек спросил, нельзя ли переселиться из джунглей куда-нибудь еще дальше и зажить там новым домом? На что Джонс ответил, что их жребий уже брошен.
— Слишком поздно. Враги подбираются к лагерю со всех сторон, чтобы уничтожить Джонстаун и отомстить за своих!
В этом Джонс не лукавил. Правительственные войска Гайаны после убийства члена правительства получили приказ окружить лагерь социалистов и либо взять в плен, либо уничтожить Джонса. Войска были наделены очень широкими полномочиями вплоть до убийства каждого, кто попытается оказать сопротивление.
Обреченные отрешенно переставляли ноги, стоя в очереди за смертью. Они зачерпывали из корыта свою порцию яда и отходили на ближайшую поляну. Оттуда неслись душераздирающие крики. Спаслось менее десятка людей, которым под покровом темноты удалось улизнуть в джунгли. Они и стали живыми свидетелями всего этого кошмара. Большинство же слепо последовало за Джонсом туда, куда он их звал. На смерть. Некоторые, умирая, благодарили Джонса за избавление, другие обнимались, прощаясь друг с другом. Мало кого приходилось заставлять выпить яд. Оружие почти не применялось. Плачущим малышам медсестры впрыскивали яд прямо в их открытые ротики.
Выпившим отраву давались последние указания. Их призывали лечь лицом вниз. В один ряд. После непродолжительной агонии все они затихали.
Джонс уже осип от своего безумного крика. Пот катил с него градом, а лица умирающих все проплывали и проплывали мимо него. Исчезая во мраке ночи.
— Я не знаю, что еще сказать этим людям! — орал он. — Меня лично смерть нисколько не страшит!
К рассвету лагерь вымер. Днем в джунглях появились гайанские войска, продвигавшиеся незаметно в камуфляже из листьев. Они были готовы к бою и двигались осторожно, рассчитывая в любую минуту начать стрелять. Сопротивления не последовало. Мертвые колонисты были сложены в штабеля. Самого Джонса солдаты нашли лежащим на алтаре. Сектант, покончив жизнь самоубийством, выстрелил себе в висок.
Феликс ПОЛЬСКИЙ
